Марсель Пруст, 135-летие которого на берегах Сены вряд ли будут отмечать армейскими салютами, был состоятельным светским молодым человеком еврейского происхождения, завсегдатаем модных парижских гостиных и салонов, автором довольно пресных рассказов из жизни буржуазии и разорившихся аристократов. Он был, что называется, подающий надежды юноша, каковым, скорее всего, и оставался бы до седых волос.Помогло несчастье: уже в возрасте 30 лет Прусту пришлось по болезни оставить свет и начать жить затворником. Это далеко не первый случай, когда недуг дарил миру первоклассного автора.


Затворившись, обив стены пробкой – уличный шум был непереносим для его нервов, – он один за другим создал свои знаменитые романы, составившие эпопею «В поисках утраченного времени».

Этот цикл романов, наряду с ирландским «Улиссом», стал не просто классикой европейского модернизма, но его Священным Писанием. Пруст обогатил литературу сразу несколькими открытиями. Оказалось, что линейность повествования отнюдь не синоним примитивизма, но при скрупулезности описания деталей может стать увлекательнее самого запутанного авантюрного сюжета. Банальный насморк мог стать поводом для сочинения двух сотен страниц, где эта пустяковая болезнь оказывалась рассмотрена в культурологическом и социальном аспектах. Пруст ввел в беллетристику подробнейшие описания живописи, причем оставаясь в рамках романного жанра – все давалось сквозь призму восприятия героя. Он описывал картины Вермеера и архитектуру Руанского собора, как другие авторы – любовные интриги. А любовные интриги делал поводом для искусствоведческих исследований прихотей любящего сердца.

И еще одно открытие сделал Пруст: он писал своего героя с себя, ничуть не скрывая этого. Причем это никак не была автобиография – это была беллетристика, где вымысел ловко прятался за жизненными реалиями, а эти самые жизненные коллизии мимикрировали под художественный вымысел. Схожим образом поступали авторы и до Пруста, но он обнажил прием, чем добился новых эффектов и особого влияния на воображение читателя.

Конечно же, он был гомосексуалистом – это явственно проступает сквозь вязь его изощренных текстов. Но ему приходилось скрывать свою природу и свои привязанности. Скажем, в романе «Под сенью девушек в цвету» героиней выступает некая Альбертина, ветреная и неверная. Под этой маской, конечно же, описан юноша Альбер. Все любовные перипетии и переживания немолодого героя, горячо полюбившего молодого натурала, – это замечательная анатомически скрупулезная картина любовного поединка и истинных страданий человека, нетрадиционную страсть которого не желают разделить. И, что еще хуже, над которым посмеиваются. Но развратный гомосексуализм самим Прустом ощущается как действительно нечто постыдное – все худшие качества этого сорта он подарил одному из своих героев барону Шарлю.

Пруст вынужден был маскироваться, потому что гомосексуальная тема перестала быть табуированной в Европе лишь после Первой мировой войны, перетряхнувшей прежние заповеди, ценности и запреты. Уже в 1920-е новелла Томаса Манна «Смерть в Венеции» не казалась скандальной, скорее трогательной. И не удержаться, чтобы не отметить: Россия шла впереди Европы в те несусветно прекрасные годы ар нуво и декаданса, здесь носили на руках Кузмина, молились на Дягилева и его друга сердца Нижинского...

Куски из эпопеи Пруста в 1930-е были опубликованы в СССР в журнале «Интернациональная литература», но довольно быстро эта практика иссякла, а странички этих давних публикаций многие годы передавались с рук на руки как самиздат.

Тщательно и дотошно стал переводить Марселя Пруста в 1960-е годы замечательный наш переводчик Любимов. И Пруст, как бы заново открытый в России, оказался в большой моде. Ходили к продвинутым знакомым смотреть на видео балет Бежара по мотивам Пруста – откровенно гомосексуальный. Книги Пруста доставали и выменивали, молодые авторы под него, что называлось, косили. Он стал не менее моден, чем Набоков, – на какое-то время.

Но Пруст – не массовое чтение, и мода на него – снобизм, потому как чтение его текстов требует любви и работы. И долгого свободного времени. Однажды при мне один интеллигентный бизнесмен из бывших театральных режиссеров сказал, что он зарабатывает деньги, руководствуясь мечтой: уехать на Багамы, сесть под пальму и раскрыть том «В сторону Свана». Я его понимаю.